Недавно в Абхазии состоялась презентация книги прозы Александра Лозового «Восточные коллажи». Лозовой – коренной сухумец, уже много лет живущий в Москве, а в последние годы – то в Москве, то в Сухуме. Он давно уже известен как художник, в основном – пейзажист, но опять же в последние годы – и как писатель.
Презентация проходила в камерной теплой обстановке. Секретарь Совбеза Абхазии Сергей Шамба, в частности, сказал:
«Очень дорожу нашей дружбой с Александром Лозовым, потому что это удивительно интересный человек. Мало того, что он хороший художник, продолжатель традиций русских авангардистов, он еще и человек, который много знает интересных историй. Я его всегда слушал и говорил: надо тебе об этом написать. Не потому, что это я подтолкнул его к писательству, мне просто хотелось, чтобы он записывал то, что ему рассказывал».
Сам Александр Николаевич сказал на презентации:
«Мне повезло встречаться с людьми, которые родились еще в девятнадцатом веке, очень многие, и которые здесь находились, в этом городе, моем родном. И я записывал с детства некоторые эпизоды, то, что мне было интересно. И вот все это накопилось на несколько книг».
После презентации я взялся за неспешное чтение этой книги, иллюстрированной, что нетрудно было предположить, самим ее автором. Кстати, это не первая книга Лозового, которого знаю еще с советских времен, до этого он дарил мне другие, меньшие по объему. И почти все его прозаические произведения связаны с воспоминаниями об Абхазии и ее людях.
Тут мне пришла в голову мысль. Если задать любому любителю литературы на постсоветском пространстве вопрос: «Кто это – москвич, почти всегда пишущий в книгах о сухумцах» – он наверняка ответит, что это, конечно, Фазиль Искандер. Но вот не стало Искандера, а это определение теперь уже можно отнести к Владимиру Делба, художнику-иллюстратору, который начал писать довольно поздно, но успел несколько лет назад стать лауреатом Международной литературной премии имени Искандера в номинации «проза». А теперь появился человек, о котором можно сказать то же, и опять же еще и художник – Александр Лозовой.
Продолжая эту перекличку имен, расскажу об одном из двенадцати рассказов книги, который называется «Лестница на второй этаж». Он начинается так:
«После уроков кто-то сказал: «Айда смотреть Фазиля». Выразился он совершенно правильно – то, что говорил Искандер, не всегда было понятно. Все знали куда идти – за угол школы… Подошли к открытому окну на первом этаже двухэтажного дома, фасад которого был отделан красным и желтым кирпичом. В комнате по некрашеному деревянному полу расхаживал взад и вперед твердо и размеренно сравнительно молодой человек и читал стихи. Но из-за своей уверенности он казался старше… Простояв несколько минут, ребята ушли до следующего раза».
Любопытный эпизод, прибавляющий еще один штрих к портрету нашего прославленного земляка Фазиля Искандера. Саша Лозовой был в описываемое им время, на рубеже пятидесятых-шестидесятых годов, школяром, а Искандер работал в Абхазгосиздате. Они жили недалеко друг от друга, но родительский дом Искандера как стоял, так и стоит на довольно безлюдной улице, и, слава Богу, зеваки, привлеченные его описанной громкой обкаткой своих стихов, ему не слишком докучали…
Когда прочел всю книгу, Лозовой был уже в Москве. Я позвонил ему, и мы долго разговаривали по телефону. Я делился впечатлениями и расспрашивал его о деталях. Вот маленький рассказ «Индийский слон». Это о том, как знакомый автора, живший в Дагестане, а позже переехавший в Абхазию, во время продолжительного визита в середине пятидесятых годов в СССР премьер-министра Индии Джавахарлала Неру со своей дочерью Индирой Ганди, объявил окружающим, что если сейчас у него родится сын, то назовет его Неру, а если дочь, то Индирой... Родилась дочь, и он по адресу «Москва, Кремль» послал будущему индийскому премьеру телеграмму с просьбой разрешить назвать новорожденную Индирой. Откровенно говоря, не думаю, что для этого нужно было какое-то разрешение индианки, но завуч сельской школы решил, видно, как сейчас говорят, пропиариться. Разрешение было дано, а потом, когда Ганди уже в качестве премьера снова прибыла в Москву, она захотела встретиться со своей тезкой из Дагестана… Но в Абхазии тоже много Индир, и как раз в тот день, когда мы разговаривали по телефону с Лозовым, одной моей такой фейсбучной френдессе исполнилось 57 лет. И ее назвали Индирой уже не связываясь с госпожой Ганди. Лозовой говорит:
«Ты знаешь, про Индир есть еще несколько других версий. Что одни люди из Очамчыры написали Индире Ганди, что хотим назвать, а та девочке прислала какую-то большую посылку и шаль.
– К прозе ты обратился поздно, как я понимаю…
– Ты знаешь, что мне как-то отец сказал записывать все… И я с 14 лет стал вести дневник, описывать все события, встречи, эпизоды. Мне это было интересно. Но никогда раньше не думал, что буду печататься, издаваться. Десять книг у меня сейчас на подходе, и в два раза толще, чем эта».
Мы немало внимания уделили разговору о единственной повести, вошедшей в книгу, – «Залив чаек». Повествование ведется от имени старого приятеля автора сухумца по имени Игорь и прерывается авторскими отступлениями. Построено оно весьма искусно, и многое в повести оказывается в итоге неожиданным. История и романтичная, и очень грустная.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
Форум